Из-за мультяшно скривившихся елок виднеются башни волшебного замка, а на следующей странице вьюга заметает высокие шпили дворца. Красавица в платье с туго затянутым корсетом вертится у зеркала, меряя шляпку, расфуфыренный франт бросает розы к окошку юной принцессы, а вскоре за ним, выставив широкие груди в кольчугах, выстроились в ряд семь смешных усачей. Это знакомая сказка, в ней есть хрустальный гроб, отравленное яблоко и спасительная сила настоящей любви. Текст мы тоже помним с детства: «Царь с царицею простился, в путь-дорогу снарядился, и царица у окна села ждать его одна». И если на первый взгляд иллюстрации женятся скорее с Шарлем Перро, чем с пушкинским текстом, то это только на первый взгляд.
«Сказка о мертвой царевне» открывает серию сказок Пушкина, переосмысленных художником Евгением Антоненковым: уже готовы и «Золотой петушок», и «Сказка о царе Салтане». Евгений Антоненков — один из немногих художников детской книги, которому удалось совместить международное признание с коммерческим успехом. У него есть премия «Книга года», две номинации на международную премию Астрид Линдгрен и иллюстраторская премия Болонской ярмарки детской книги. Он любимый иллюстратор Юнны Мориц, из последнего его кисти (это не штамп — из всех техник художник предпочитает акварель) принадлежит отличная серия сказок Чуковского. Кажется, что Пушкину иллюстратор уже ни к чему, на самом деле ровно наоборот: приличные издания его сказок можно легко пересчитать по пальцам одной руки.
Классические иллюстрации к сказкам Пушкина — это картинки к невнимательно прочитанным текстам. Винить в этом стоит самого знаменитого из пушкинских иллюстраторов, самого Ивана Билибина. На любой билибинской картинке фабула покорена фактурой: герои существуют в тесном пространстве, придавленные потолком, воздух съеден завитушками, а все краски утекли в росписи. Здесь ковер, там изразец, еще цветная занавеска и бояре в кафтанах — и все, голова уже кружится. Народный стиль Билибина вполне соответствовал представлениям об этническом того времени — вспомните «Жар-птицу» Бакста. Но художник и Пушкина записал в один ряд к Василисе Прекрасной. Там поэт и оставался на протяжении века. В советской анимации краски слегка блекли, но вот уже в современных картинках Геннадия Спирина мы видим то же буйство текстиля.
Что просто несправедливо по отношению к Пушкину, чьи сказки далеко не сводятся к фольклору и даже им не являются. В той же «Сказке о мертвой царевне» он, например, занимается тем, что пересказывает на русский лад «Белоснежку», и ее франко-германские корни (Пушкин читал сказки братьев Гримм во французском переводе) то и дело вылезают в неожиданных местах. Евгений Антоненков очень здорово почувствовал это. У него есть два красноречивых разворота: на одном царевна выходит из леса и видит деревянный терем, на другом терем виден уже сверху и оказывается классическим средневековым замком с башенками. Все приметы окружения стираются: ни образов, ни интерьеров, и даже герои, прежде всего сама царевна, чаще всего остаются только силуэтами, да и от самой сказки будто ухвачена самая суть.
Стоит вчитаться, чтобы понять, насколько все здесь органично. Единственный персонаж у Пушкина, который не перешел в его текст будто прямиком из французского оригинала,— Чернавка, которая, отведя царевну в лес, заодно набирает там хвороста. Низенькая, достающая высокой злой царице разве что до пояса, в лаптях, вечно чем-то занятая неслучившаяся Золушка — единственный действительно русский персонаж в сказке, которую на самом деле населяют сплошные экспаты.
