Константин Кузнецов

Константин Васильевич Кузнецов (1886-1943) — художник, гравер и иллюстратор.

Родился в крестьянской семье. В юности служил приказчиком на лесных промыслах. Занимался рисунком и гравюрой самостоятельно, художественного специального образования не получал. Посещал некоторое время занятия в Рисовальной школе Общества поощрения художеств. Учился в Петербурге в Психоневрологическом институте.

В 1913 году были опубликованы его первые иллюстрации в журнале «Новый Сатирикон». Сотрудничал с журналами «Аполлон» и «Русская икона». Кузнецов увлекался также народным искусством, выполнял эскизы кустарных игрушек. После революции стал заведовать отделом стеклографии в «Окнах КавРОСТа».

В 1923 году принял участие в полярной экспедиции на побережье Северного Ледовитого океана. В 30-е годы заведовал детским изобразительным кружком в Отделе пропаганды детской книги Музея народного образования РФ.

Занимался станковой, книжной, журнальной графикой. Работал в техниках ксилографии, стеклографии, литографии, линогравюры, монотипии; разработал способ гравирования сухой иглой по картону с подкраской акварелью или пастелью. Рисовал акварелью, гуашью, тушью.

Сотрудничал с журналами «Красная Нива», «Веселые картинки», «Мурзилка»; издательствами «ГИЗ», «Детгиз», «Молодая гвардия», «Крестьянская газета», «Правда», «Советский писатель» и др. В общей сложности оформил более 200 книг.

«Жизнеутверждающее ощущение мира, широкое и благотворное обращение к действительности дали детской книге не только твердую почву, но и большую одухотворенность. Она, разумеется, появилась далеко не во всех книгах, но мы ощущаем радостное творческое волнение в очень широком круге иллюстрационных циклов того времени, а он действительно был широким, охватывал самые разнообразные жанры, вплоть до сказки. Обновление сказочных образов иллюстрации — заслуга Константина Васильевича Кузнецова. Поражает, что исключительное дарование Кузнецова-сказочника раскрылось для всех, а в какой-то мере и для него самого, когда художнику было уже почти 50 лет. Если Лебедев-редактор очень удачно угадывал скрытые возможности молодых художников, московская редакция проявила удивительную чуткость к глубоким личным сторонам дарования уже сложившихся мастеров. Так было с Родионовым и Рыловым, но пример Кузнецова особенно интересен. Ведь для него работа в детской книге уже давно была основной профессией. Его профиль, диапазон работ, любовь к пионерской, географической, исторической тематике очень напоминали Тырсу. Среди его иллюстраций — многие интереснейшие книги 20-х и 30-х годов: «Пионеры» А. Барто (1926), «Берко-кантонист» С. Григорьева (1929), «Сказки моей жизни» А. Яковлева (1927), «Блуждающая школа» Л. Кассиля (1932). Он иллюстрировал и Паустовского, и Гайдара, и Пришвина, и анималистическую книгу, и книги для маленьких («Игрушки» Барто, 1936), даже делал игрушки-самоделки; у него бывали такие художественные удачи, как рассказ о самом сильном, смелом и ловком пионере («Володя Ермаков» А. Введенского, 1935). Но вплоть до 1935 года он сказок не иллюстрировал. Между тем, казалось бы, все его к этому готовило.

Кузнецов родился в семье крестьянина — потомственного сплавщика леса — в глухом заволжском селе, с детства слышал народные предания, видел в обиходе изделия народных умельцев, бродил с ружьем по лесам и болотам, плавал вместе со сплавщиками. В 1935 году он проиллюстрировал сборник русских сказок в обработке Булатова, а затем — сборник сказок, собранных и обработанных А. Н. Толстым. Писатель с большим интересом следил за работой художника и, видимо, очень ему помог. Стиль Кузнецова — иллюстратора сказки сложился почти сразу. Он был уже опытным рисовальщиком—пейзажистом и анималистом, хорошо знал вековой уклад русской деревни, прекрасно чувствовал и понимал русскую деревянную архитектуру. Ему ничего не стоило воспроизвести в своих сказочных картинах поэзию таинственного глухого бора или гармонию весело громоздящихся друг возле друга деревянных церковок и теремков с окружающим пейзажем, передать повадки лисы или волка, сделать их живыми участниками действия сказки без подчеркнутого «очеловечивания», без одевания в крестьянские костюмы. Ю. А. Васнецов иллюстрировал народный фольклор для малышей, и его трактовка сказки, песенки, потешки, пословицы в духе изобразительного фольклора была в этом случае естественной. Большинство сказок, иллюстрированных Кузнецовым, было рассчитано на детей младшего школьного возраста или на старших дошкольников, отсюда совсем другой тематический и образный диапазон его рисунков.

Практиковавшееся в 30-х годах соединение в одной книге рисунков Кузнецова и Васнецова было, как об этом уже много писали, бессмыслицей, вредившей обоим художникам. Между тем, у них много общего. У обоих было органическое понимание сказки как особого мира, фантастической реальности с особой сказочной атмосферой. Кузнецов не менее декоративен в своем быстром, легком и узорном штрихе, в сочетании немногих, но очень звонких цветовых пятен. Его линии и цвет обладают не меньшей эмоциональной экспрессией. И все же оба художника иллюстрируют разные сказки и разное в сказке, обращаются к разным читателям. У Васнецова очень яркие жизненные наблюдения, от которых он исходит, вмещаются в условный фантастический мир, где все живет по условным фантастическим законам. У Кузнецова сказочный мир живет и слагается по законам жизни. Иллюстрации того и другого отвечают разным уровням мышления ребенка. Малыш больше радуется чурке, закутанной в яркие лоскутки, чем самой натуральной, модно одетой кукле: чурка больше возбуждает его фантазию. Ребенок 6—8 лет вступает уже в другие отношения с миром. Его все волнует, он хочет все увидеть и ощутить, он все переживает вместе с героями сказки — готов плясать вместе с Иванушкой, кричать вместе с Машей, когда ее уносит медведь; он наслаждается, ощущая себя жителем сказочного города. И Кузнецов не обманывает своего читателя. И город, и деревни, и лес живут у него необычайной, волнующей и все-таки очень понятной жизнью; естественно выглядит даже самая фантастическая деталь, например, сияние, исходящее от разгоряченного скачкой, пышущего жаром коня.

Кузнецов так же национален по духу, как Васнецов, но совсем в другом роде.

Он иллюстрирует русскую сказку как страничку старинной национальной истории, народной жизни. И в этом смысле он продолжает лучшие традиции Поленовой и Малютина. Но как человек 30-х годов, не знавший исторической ограниченности художественной мысли, он не нуждается в стилизации; он принимает сказочный мир как свой народный мир без малейшей отчужденности и экзотики. Для Кузнецова народная сказка — часть его души, он вносит в иллюстрацию к ней подлинную поэзию чувств, смелую романтику природы, сочетающуюся с реалистической достоверностью бытовых деталей и человеческих взаимоотношений. Кузнецов мыслит широкими пространственными композициями, которые вмещают большой природный и архитектурный Фон. В его сказочных городах кипит жизнь, улицы наполняются народом, телеги, запряженные бойкими лошадьми, везут сено, в домах топятся печи. Даже флюгера на шатровых башнях крутятся на ветру, и кажется, что люди только что отошли от привязанных к берегу лодок (иллюстрация к сказке «Мужик и медведь»). Это живое и очень динамичное ощущение сказки как страницы народного прошлого было новым в искусстве детской иллюстрации и очень близко стояло к искусству кино. Не случайно Кузнецов сделал впоследствии прекрасные рисунки для мультипликационного фильма «Сказка о царе Салтане» (изданы как иллюстрации в 1946 году). Здесь особенно солнечны и радостны краски, особенно жизненны герои, реальны и фантастически праздничны постройки. Аспекты и ракурсы выбраны так, что причастность зрителя к сказочному миру возрастает: мы словно смотрим с галереи на тронный зал Салтана и поднимаемся с Гвидоном но крутой лестнице в сверкающий на солнце белокаменный дворец».

(с) Элла Зиновьевна Ганкина «Русские художники детской книги» (1963)

Купить книги с иллюстрациями Константина Кузнецова

OZON.ru