Виктор Пивоваров, хотя давно уже не живет в России, и сегодня остается одним из действенных, влиятельных лиц и в русском интернациональном художественном сообществе, и в музейной жизни Москвы, только что почтившей мэтра открытием персональных парных выставок в Третьяковской галерее и галерее XL . Как ему это удается, художник рассказал нашему корреспонденту.
Я оцениваю существование моих друзей и коллег как посмертное. Я думаю, что та микрокультура, в которой мы все парились, умерла. И дата смерти ее известна. Это 7 августа 1989 года. Это день проведения русского «Сотбиса». С вторжением рынка все полностью изменилось. Сам я, видимо, тоже нахожусь за этой чертой. Но стараюсь как-то барахтаться.
Кризис сейчас есть, но, скорее, не искусства, а института культуры в целом. На современное искусство выделяются значительные деньги — как государством, так и спонсорами, и в этой области идет огромная работа. Но арт-сообщество живет под жесточайшим гнетом цензуры. Причем цензорами, которые решают, что ценно, а что нет, являются не художники и даже не зрители, а третьи лица — кураторы. Все, конечно, не так плохо, как было с чиновниками от культуры в СССР, но сходство есть.
Отец был архитектором и дал мне в руки жирный карандаш. Мне было десять месяцев. Моя кровать стояла около стены, выкрашенной масляной краской. И я этим жирным карандашом шуровал по стене. С тех пор я его и держу. Отец поощрял такое рисование, а карандаш легко смывался мыльной тряпкой. Отец много покупал мне бумаги, иногда оберточной. Кстати, начинать рисовать лучше карандашом, фломастер вреден. Не с точки зрения химического состава, нет. Он не дает подумать. Рука опережает мысль, а должно обязательно быть «сопротивление материала», чтобы ребенок успел о чем-то подумать над бумагой. Рисунки, сделанные фломастером, менее содержательны, чем те, которые сделаны кистью или карандашами.
Иллюстрируя Булгакова, преследовал я еще вот какую цель: уж коли книга полифоничная, я старался передать музыкальное состояние эпизода, темы. Так, после «шумных» рисунков «бала» у меня есть один «негромкий», спокойный: Мастер и Маргарита в сопровождении Воландовой «компании» возвращаются к себе, идут по улице усталые. Домишки я вычертил линейкой, фон сделал серым. Рисуя, я все время тембр ощущал: то тихий, спокойный, медленный, то шумный, бурный, то тревожный, то элегический. Он внутри у меня звучит…
Быть детским художником нигде не учат, ими становятся те, кто хорошо помнит, что им было интересно в детстве. Мне еще в школе нравилось рисовать иллюстрации к сказкам, для себя. Кстати, вы знаете, я ведь дальтоник. Не различаю оттенки красного, коричневого, зеленого, розового. Вот у вас какого цвета кофточка? Зеленого? Мне она кажется желтоватой. Но это не мешает рисовать, просто подписываются цвета в красках.
Я благодарен Господу за то, что стремление к идеалу, к лучшему — это у меня в характере. И студентам своим говорю: ну нельзя без конца гадать: браться за дело или нет, получится или не получится. Один из учеников классика книжной иллюстрации Евгения Адольфовича Кибрика однажды сказал своему педагогу: «Я хочу стать таким же мастером, как вы!» На что старый мастер ответил: «Не выйдет». «Почему же?» «Потому что в вашем возрасте я хотел стать, как Леонардо да Винчи». Вот почему, когда речь идет о выборе темы диплома, я так настаиваю, чтобы ребята брались за классику. Если что-то делать, то в полную меру того, на что ты способен.
Находясь в Москве, я был подвержен ужасной неуверенности и робости. Я думаю, что и меня мои друзья воспринимали так, и я сам внутренне себя отождествлял с этим кругом. Выбрасывание из этого круга способствовало тому, что я оказался и физически, и психически, и культурно в одиночестве. И естественно, что те вещи, которые мне свойственны просто как человеку, отдельному психическому существу, проявились с гораздо большей остротой. Речь идет об этом пресловутом identity, идентичности, и она в одиночестве, в этом новом пространстве, получила возможность большего раскрытия.
Счастье есть. Как известно, не может не есть, — а кроме того, как тоже давно известно, оно не в деньгах. Пытаясь как-то совместить два народных утверждения, многие теряют в процессе само счастье. Многие, но только не Евгения Гапчинская. Киевская художница сделала счастье своим брэндом, а себя называет «поставщиком счастья №1». Товар, согласитесь, абсолютно беспроигрышный. Картины Жени Гапчинской, жизнерадостные и светлые, населенные смешными и трогательными человечками, охотно приобретают и музеи, и частные лица — те, кто может позволить себе такое счастье.
После института я чувствовал, что ничего не понимаю в искусстве, ничего не умею. Мне нужно самому переучиваться, чтобы выучиться настоящему, серьезному искусству. На это переучивание ушло еще 5 лет. А для этого надо было не зависеть от государства, быть материально и духовно независимым. Значит, надо было искать возможность зарабатывать на жизнь не живописью. Я перепробовал разные способы. Самым лучшим для меня оказалось иллюстрирование детских книг. И вот мы вместе с Олегом Васильевым стали иллюстрировать детские книги и занимались этим 30 лет.
