Счастье есть. Как известно, не может не есть, — а кроме того, как тоже давно известно, оно не в деньгах. Пытаясь как-то совместить два народных утверждения, многие теряют в процессе само счастье. Многие, но только не Евгения Гапчинская.
Киевская художница сделала счастье своим брэндом, а себя называет «поставщиком счастья №1». Товар, согласитесь, абсолютно беспроигрышный. Картины Жени Гапчинской, жизнерадостные и светлые, населенные смешными и трогательными человечками, охотно приобретают и музеи, и частные лица — те, кто может позволить себе такое счастье: Лучано Паваротти и Андрей Шевченко, София Ротару и Анастасия Волочкова, Иван Малкович и Никита Михалков, Дмитрий Коляденко и Маричка Бурмака. Ее персонажи, как выяснилось, более чем естественно чувствуют себя на страницах детских книг. А еще у Гапчинской своя галерея в центре Киева, множество проектов в мире моды и глянца и прочая, прочая… Счастье нужно всем.
А начиналось все с трудностей, бедности, разочарований. Как в любой уважающей себя сказке со счастливым концом.
— Евгения, насколько я знаю, закончив Харьковский художественный институт, вы долго не работали по специальности и даже вообще не писали. Как так вышло?
— Наверное, потому, что я очень целеустремленный человек, крупные решения в жизни принимаю очень осознанно и продуманно. Когда я закончила образование, которому посвятила одиннадцать лет, то оказалась не просто бедным человеком — мы жили буквально в нищете: у нас ребенок все время просил кушать, нечем было платить за квартиру, не на что ездить в транспорте. Муж работал истопником, сторожем, киоскером… У меня востребованности по профессии не было никакой. А училась я неистово, вечная отличница, никогда в жизни не прогуливала, после института шла домой и делала домашние работы до двенадцати ночи. И вот, анализируя свою жизнь, я поняла, что ни о чем не жалею: ни о раннем браке, ни о раннем ребенке, ни о каких-то других поступках в жизни, а жалею только об одном: этих одиннадцати годах тяжелого труда, взамен которого не получила ничего. Я считала на тот момент, что это моя единственная огромная ошибка.
Банально надо было на что-то жить. Еще заканчивая институт, я пошла на курсы маникюра, меня обещали устроить в парикмахерскую, но, на мое счастье, а тогда несчастье, ни в одну парикмахерскую меня не взяли, а бегать по маникюрам на дом я устала. Устроилась в рекламную компанию менеджером… Началась эпопея, когда я каждые три месяца меняла работу. Слава Богу, меня никогда не выгоняли, просто я понимала: это не мое, и искала что-то другое.
— И каким образом ситуация переломилась?
— Все случилось очень быстро, в один момент. Когда в одной компании я от менеджера дошла до заместителя директора, то поняла, что становлюсь специалистом не в той области, в какой хотела бы расти. Я подумала: еще пару лет — и дорога в какие-то другие специальности мне будет заказана, надо срочно уходить, пока моя жизнь не начала выстраиваться по этому пути. Нашла работу декоратора, это было чуть ближе к тому, чего мне хотелось, но коллектив попался склочный… И опять все произошло в один момент: я уволилась, и на следующее утро открыла «Золотые страницы». Я почувствовала к тому времени, что у меня хорошие организаторские способности, к тому же я разбираюсь в живописи, а значит, могу работать в галерее, устраивать выставки. Позвонила в несколько галерей, и в «Срібних дзвонах» мне сказали: приходите сегодня, мы хотим на вас посмотреть. Я пришла и сразу приступила к делам. И уже работая там, снова начала рисовать. Закончились два года поисков…
— Помните свою первую картину, проданную за хорошие деньги?
— Это была первая же работа, которую я нарисовала после перерыва, эльфик. Вообще я начала рисовать, потому что немножко успокоилась душевно: у меня была зарплата, мне казалось, все уже превосходно… Начала рисовать просто для себя, чтобы дома что-то повесить.
— У нас главным критерием признания художника является его востребованность за рубежом. Как вы вышли на международный уровень и насколько это для вас важно?
— У нас вообще во всех сферах такое присутствует: сначала надо заслужить признание за рубежом, а потом вернуться и с гордостью рассказывать, как ты покорил зарубежье. По-моему, все не так, вполне можно стать востребованным и здесь. Это настолько обтекаемые и спорные вещи… У каждого своя дорога.
Я сейчас, наверное, больше востребована в Украине, но, с другой стороны, замечать меня начали после того как меня нашел директор венского музея. Я никогда не анализировала, что последовало за чем, что именно имело резонанс. У меня неспокойный характер, я лезу во все дырки, мне нравится миллион проектов: половину из них мне кто-то предлагает, половину я придумываю сама. В итоге у меня много всего в работе, и если что-нибудь не реализуется, я не унываю и порой даже не замечаю. Мне предлагают делать телефон — я делаю телефон, кондиционер — пожалуйста, детские книжки — с удовольствием, проекты для журналов, например, для русского «Вога», с модельерами, со счастливыми пуговицами, с маленькими детьми, с мишками, — а в сумме оно дает результат.
— Проект, из которого получилась книжка «Лиза и ее сны» издательства А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА, насколько мне известно, первоначально не был книжным?
— Да, он был сделан по заказу венского музея «Альбертина»: серия картин о девочке, которая путешествует по студиям разных художников. Мы взяли часть картин, предназначенных для Австрии, другие я нарисовала уже под рассказы, которые написал Иван Малкович, и в итоге получилась такая книжка.
— Делаете ли вы еще книжные проекты? Насколько специфика работы над книжной графикой отличается от чисто живописной?
— В июне я заканчиваю работу для Андрея Куркова, это будет серия из пяти его детских книг: первая из них — «Истории про чепухоносиков», вторая — «Почему ежика никто не гладит». В принципе, особого различия для меня нет, потому что я не берусь за те заказы, которые изначально не вижу как самодостаточные картины. Я не делаю рисунков на бумаге, пишу на холсте, маслом. Те же «Чепухоносики»: для меня это серия картин, для Куркова будут иллюстрации в книжке.
А Иван Малкович пишет историю про маленького Моцарта, но об этом, наверное, лучше спросить у него.
— Он как-то вас саму сравнил с Моцартом. Это корректное сравнение? Вам пишется легко и весело?
— Думаю, он меня с ним сравнивает, потому что я «ранний» ребенок: в школу пошла в пять лет, в тринадцать ее закончила, — наверное, он это имеет в виду. Но легкость и быстрота в работе у меня присутствуют тоже. Вряд ли у меня бывают муки творчества. Случаются дни, когда я устала, чувствую себя выжатой как лимон, и в такие дни я, естественно, не работаю. В дурном настроении делать картины — это не принесет удовольствия ни мне, ни тому, кто их когда-нибудь увидит.
— У вас действительно настолько постоянное светлое мироощущение? Творческому человеку обычно чаще бывает грустно, чем весело…
— Нет-нет! У меня не бывает каких-то черных мыслей, поисков смысла жизни и так далее. Самые тяжелые дни — это просто усталость, когда хочется день поваляться под одеялом, дома, никуда не ходить, и то даже в эти дни я понимаю, что жизнь в общем прекрасна, завтра я пойду на работу, все будет хорошо, просто сегодня я устала. Это самый пик моих негативных эмоций.
— Ваша манера очень узнаваема. Никогда не возникало желания радикально ее изменить, даже не столько ради того, чтобы всех удивить, а поэкспериментировать для себя?
— Наверное, нет. Вряд ли я напишу что-то эдакое современное, странное, кровавое, эпатажное или абстрактное. Экспериментировать хочется, но уже где-то внутри себя, на уровне этих чудиков, которых я вижу и люблю, мыслю этими любимыми мною человечками. Даже «Чепухоносики» для Куркова — эксперимент для меня, мне так странно их делать, человечков с большущими носами. Я рисую и думаю: «Боже мой, ну как же это, как они могут быть такими странными-престранными?..»
— Последнее время вы замечены на светских тусовках, сотрудничаете с глянцевыми журналами, модной средой и т.д. Насколько вам комфортно в роли гламурного персонажа?
— Некомфортно! Все знают, что я большинство приглашений игнорирую, хожу только туда, к чему я причастна: где, скажем, выставлены мои работы или я что-то делала для этого проекта и не имею права там не быть. Либо я хожу к своим друзьям, потому что знаю: если я не приду, они обидятся. Есть близкие люди, о которых я знаю, что они будут меня ждать, обрадуются, поэтому я не могу не прийти.
— Кто из публичных личностей у вас в таком качестве?
— Три человека: Иван Малкович, Маргарита Сичкарь и Юра Никитин. Это люди, с которыми мы и семьями, и в делах просто срослись.
— Когда люди искусства участвуют в благотворительных акциях, сразу заходят разговоры о самопиаре и т.д. Сталкивались вы с чем-то подобным и собираетесь ли дальше заниматься благотворительностью?
— Сталкивалась с самого первого своего благотворительного проекта, когда я сделала коллекцию мишек и устроила аукцион в пользу Одесского дома ребенка для ВИЧ-инфицированных деток. Мне сразу говорили: о, какой классный пиар! Сначала я очень расстраивалась, даже плакала, — а сейчас поняла: в сущности, когда ты что-то делаешь вообще, тебя все равно обязательно будут в чем-то обвинять. Есть выбор: либо не делать ничего, а этого я не могу от природы, либо вечно пребывать между этими спорами. Но сейчас я уже с ба-а-альшой осторожностью отношусь к благотворительным проектам, потому что не верю нескольким организациям, которым я отдавала серии своих работ, не знаю, куда они пошли, не знаю результатов.
А то, что кто-то всегда недоволен… Возьмем мой последний проект, который будет выставлен две недели с начала июня на Саксаганского, 55, там двенадцать работ. Я нафантазировала деток Маши Ефросининой, Гарика Кричевского, Сони Ротару, Юры Никитина… Мне от этих людей ничего не надо, я всех их хорошо знаю, они мои друзья. Я дарю эти работы, бескорыстный совершенно проект, делался он с радостью, со смехом, но все равно есть обиженные.
— Я договаривалась об интервью с вашим мужем. Он ведет ваши дела?
— Да. Есть муж, есть Танечка, моя помощница, они вдвоем стараются ограждать меня от всяких дел, звонков и тому подобного, чтобы я спокойно рисовала.
— Вы давно уже вместе. Многое в жизни менялось: как ваши отношения трансформировались за эти годы?
— Они никак не трансформировались, кроме того, что я с каждым годом все больше его люблю. Мы дружили еще когда были детьми, все трагедии, болезни, переезды, нищету переживали вместе. У людей по-разному складывается, и тяжелые, и хорошие времена влияют на отношения между мужем и женой, но мы с Димой стараемся… Когда было тяжело, мы поддерживали друг друга, а сейчас легче с материальной точки зрения, но появились другие трудности по преодолению каких-то своих планов, целей… Хотя это все, наверное, чушь. Просто если есть любовь, то о чем еще говорить?
Яна Дубинянская «Зеркало недели» №22, 10 июня 2006
